Демография: болезнь тяжелая, но прогноз благоприятный

«Выход демографического роста из-под контроля – это катастрофа»

Роман Фишман, PublicPost

Заканчивая серию бесед о демографии, PublicPost переходит к глобальным вопросам и беседует с доктором экономических наук, директором Института демографии НИУ ВШЭ Анатолием Григорьевичем Вишневским.

– Сейчас в мире больше семи миллиардов человек – конечно, очень много. Но утверждают, что в прошлом жило гораздо больше.

Считается, что за всю историю на Земле жило более ста миллиардов человек. Достаточно достоверные количественные оценки имеются где-то с середины первого тысячелетия до нашей эры. Все это время население росло очень медленно, точнее сказать, почти не росло.

К началу XIX века на Земле жил всего миллиард человек – и это результат медленного развития за многие и многие тысячелетия. Например, за все первое тысячелетие нашей эры население Европы не выросло вообще.

Разумеется, могли быть какие-то колебания, но для человечества вообще характерен именно такой чрезвычайно медленный рост. Рост этот связан, прежде всего, с возможностью мигрировать: животные, как правило, привязаны к своим ареалам обитания, человек же может осваивать новые. Появившись, видимо, в Африке, люди распространились на все континенты и все климатические зоны.

– То есть современная ситуация, как она развивается с начала XIX века, ненормальна?

На протяжении многих тысячелетий поддерживался естественный баланс. Он обеспечивался сложными биологическими и социальными механизмами, включая и ограниченность ресурсов, и войны, и переселения, и эпидемии. В противоположность им действовали другие системы – например, культурные, религиозные установления, требовавшие плодиться и размножаться...

«Ненормальность», о которой вы говорите, – следствие так называемого демографического перехода. Он начался с конца XVIII века и нарастал постепенно, а в глобальных масштабах набрал силу в ХХ веке. Переход был «запущен» небывалым достижением человечества – установлением эффективного контроля над многими факторами смертности.

Давайте вспомним: прежде всем странам и народам были прекрасно знакомы периоды страшного голода. Сельское хозяйство было малоэффективным, и если где-то случался неурожай, не было возможности доставлять в регион продовольствие. Ведь это требует и дорог, и транспорта, и методов сохранения собранного урожая. Люди были бессильны противостоять эпидемиям, охватывавшим огромные территории. Развитие экономики и культуры лишь совсем недавно позволило поставить многие смертоносные факторы под контроль.

Огромную роль в снижении смертности сыграли достижения медицины. Переломным рубежом можно считать открытие Дженнера, сделанное в конце XVIII века. Дело даже не в том, что он нашел способ борьбы с оспой – он открыл идею, сам принцип вакцинации. Эти сто лет на фоне предыдущих десятков тысячелетий – период очень краткий, но уже вскоре Европа перешла к стадии необычного роста населения.

В те годы важнейшим средством сдерживания перенаселения стала эмиграция. Европейский демографический взрыв привел к «сбросу» избыточного населения за океан. В Северной и Южной Америке, в Австралии сложились новые центры европейской культуры. Однако европейский демографический рост тех лет был сравнительно медленным, не таким, как глобальный рост сто лет спустя. О мировом демографическом взрыве заговорили только после Второй мировой войны.

К началу XIX века, во времена Дженнера, на Земле жил миллиард человек, к началу ХХ было уже 1,6 миллиарда, ну а сейчас – более семи. То есть за сто лет население выросло, в общем-то, вчетверо. Если вернуться к началу нашего разговора, сейчас на нашей планете обитает 6-7% всей массы людей, когда-либо живших на ней за всю человеческую историю, десятки тысячелетий.

Выход демографического роста из-под контроля – по сути, это катастрофа, пускай и плохо осознаваемая людьми. Но это еще и исторический вызов, который требует ответа. Нарушенное равновесие должно быть восстановлено. И надо сказать, что такой ответ был найден, причем тоже вначале в Европе, а теперь распространяется на весь мир.

– Речь о политике ограничения рождаемости?

И о ней тоже. Но под политикой обычно понимают меры, которые принимает государство. А ответ-то первоначально нашло не государство, механизмы ограничения рождаемости развивались стихийно, можно сказать, «снизу». Первым звеном, на котором стала сказываться изменившаяся ситуация, оказалась семья, ей и пришлось искать ответы на требования времени, часто даже в условиях противодействия государства, церкви и т. п.

За тысячелетия механизмы смены поколений были отработаны до мелочей, все в них было взаимосвязано. Возьмем хотя бы землю, главное богатство крестьян. Ее нельзя дробить, дети могли наследовать лишь ограниченное количество земли, число наследников и размеры земельных наделов должны были находиться в равновесии. Пока смертность оставалась высокой, большинство детей умирало, это равновесие как-то поддерживалось. Были и дополнительные механизмы, уже социальные, которые ему помогали – скажем, религиозные нормы. Ведь, несмотря на призыв «плодиться и размножаться», религия накладывает массу ограничений на сексуальную жизнь, ограничивая и рождаемость.

Когда же смертность стала быстро снижаться, семьи всех сословий столкнулись с избыточным количеством детей. Состояния дробились, земли не хватало, дети стали уходить в города и так далее. Все это происходило очень постепенно, но со временем приобрело массовый, систематический характер, и люди начали вносить свои коррективы, стали активно использовать различные способы ограничения потомства.

Надо сказать, что все эти способы известны испокон веков – и контрацепция, и аборты, и детоубийство, которое, кстати, в России было распространено довольно широко. Но прежде это были скорее маргинальные способы, которые использовались лишь в определенных ситуациях. Теперь же они приобрели новое значение, стали массовыми.

Серьезные масштабы они приобрели сначала во Франции, где революция разрушила систему религиозных норм, удерживавших от частого применения контрацепции и других методов. Поэтому здесь рождаемость стала снижаться раньше, чем в других странах Европы. Поначалу европейцы над Францией посмеивались, но к концу XIX – началу ХХ века практически все развитые страны сами перешли к тем или иным формам ограничения рождаемости.

Можно вспомнить неомальтузианское движение в Англии. Его сторонники пропагандировали ограничение рождаемости в браке. Вначале их преследовали, но в конце концов сопротивление было сломлено. Ограничение рождаемости стало социально санкционированным, появились и более совершенные средства. Так что европейцы, которые сначала нашли пути борьбы со смертностью, потом утвердили и принцип контроля над рождаемостью.

В результате в ХХ веке механизмы управления численностью человеческой популяции существенно изменились. В экологии различают две стратегии размножения – К-стратегию и r-стратегию. То, что мы наблюдаем сегодня в развитых странах, можно назвать окончательным триумфом К-стратегии (r-стратегия считается более выгодной в нестабильных и непредсказуемых условиях. Ключевую роль в ней играют высокая плодовитость и низкая забота о потомстве – как, например, у насекомых. К-стратегия, напротив, чаще встречается в стабильной среде и при ограниченности ресурсов. Она заключается в высокой специализации, малочисленном потомстве и долгой заботе о нем – PublicPost). Однако мир в целом пока остается в переходном состоянии от одной стратегии к другой, поэтому нарушившийся контроль над ростом населения пока не восстановлен, хотя мир все же движется в нужном направлении.

– Китай всегда оставался мировым лидером по численности населения?

Да, во всяком случае, в обозримое историческое время. Но все-таки еще в середине ХХ века даже в Китае было порядка 500 миллионов человек.

Тогда идеи планирования семьи уже распространялись повсеместно. Они активно пропагандировались, в том числе и ООН, в густонаселенных развивающихся странах, таких как Индия. А тем временем в Китае продолжали рассуждать об этом по-ленински, цитируя его классическую статью «Рабочий класс и неомальтузианство».

Ленин неомальтузианство не одобрял («Эти законы не исцеляют болячек капитализма, а превращают их в особенно злокачественные, особенно тяжелые для угнетенных масс» – цит. PublicPost), и СССР его тоже не поддерживал, хотя само население СССР к этому времени было уже вполне «неомальтузианским». Так что в некоторой степени мы, наша политика и идеология, ответственны за то, что население Китая выросло так мощно.

– Но ведь в итоге этого неомальтузианства развитые европейские страны депопулируют?

Само слово «депопуляция» пришло, опять же, из Франции, где паника по этому поводу поднялась еще в конце XIX века. На самом деле началось просто движение обратно, к тому равновесию, которое существовало всегда. То, что этот процесс не происходит с аптекарской точностью, вполне нормально, ведь протекает он во многом стихийно и неизбежно будет колебаться вокруг точки равновесия. Да и рассматривать его в рамках одной страны или одной только Европы было бы неверно. Пускай в Европе рождаемость низкая, население-то Земли в целом растет и продолжает расти, хотя и не так быстро, как прежде.

Пик скорости роста уже пройден, но опасная инерция сохраняется: по прогнозу ООН, только примерно к середине века он сойдет практически на нет. Тем не менее к концу столетия численность населения планеты достигнет примерно 10 миллиардов.

– Но что будет происходить дальше? Население Земли стабилизируется или начнет сокращаться?

10 миллиардов жителей – это очень много. С учетом ограниченности ресурсов и других сложностей, с которыми мы уже начали сталкиваться, развитие человечества может пойти не по самому благоприятному сценарию. Демографический рост приходится в основном на бедные страны, где он особенно чреват всякого рода социальным напряжением и даже конфликтами, которые могут выплескиваться и в виде внешней агрессии.

Если же представлять более или менее контролируемое развитие человечества, то наиболее разумный путь лежит через сокращение рождаемости по всему миру, до уровня, примерно соответствующего европейскому. И снова может оказаться так, что европейская культура прокладывает путь остальным.

Так что речи о депопуляции отдельных стран – это больше популистские формулировки. Я, конечно, не отрицаю проблем, которые возникают в депопулирующих странах, в том числе и в России. Но проблемы не решаются заклинаниями, нужно искать адекватные ответы на новые вызовы, а не делать вид, что мы отменяем сами проблемы.

И здесь нельзя не вспомнить о том, что на протяжении всей истории человечества одним из важнейших механизмов регулирования численности популяций служили миграции. Некоторым кажется, что все это – далекое прошлое, но это может оказаться сильным заблуждением.

Сейчас в мире насчитывается больше 200 миллионов мигрантов – это примерно равно всей численности населения мира в середине первого тысячелетия нашей эры, когда происходило Великое переселение народов. Ни европейское, ни российское общество пока никак не могут смириться с тем, что их будущее в очень большой мере связано с миграциями, но, думается, чем раньше они осознают эту неизбежность, тем лучше будет для них же. Перераспределение населения между разными частями мира уже идет, и оно будет только усиливаться.

Как действовать в этих условиях практическим политикам – это вопрос совершенно отдельный. Они не могут, в частности, игнорировать антимиграционные настроения, нарастающие по мере увеличения притока мигрантов. Но нельзя не видеть и не понимать того, что у современных миграционных процессов есть мощная естественная основа. Делать вид, что кто-то может управлять ими, как ему вздумается, прислушиваясь только к мнению электората, – все равно что думать, будто мерами политики можно бороться со сменой сезонов или гравитацией.

Вернемся, однако, в Россию. Конечно, наша страна от убыли населения не выигрывает, но Россия – лишь часть мира, она не может существовать отдельно от него, от глобальных процессов. Глобально же низкая рождаемость – это естественный, законный и даже позитивный ответ человечества на то, что с ним происходит.

– Если уж говорить о России, надо вспомнить, что у нас низкая рождаемость сочетается с высокой смертностью. Причем с годами одна ползет вниз, а вторая – вверх, создавая известный в демографии «русский крест»...

Действительно, еще в 1990-е годы в газете «Новые известия» я опубликовал цикл статей с таким названием, и сегодня этот термин, так сказать, прижился. Но если в России это «русский крест», то в Германии есть свой «немецкий крест» и так далее. Во многих европейских странах либо уже наблюдается, либо прогнозируется естественная убыль населения. Если же мы ожидаем, что, достигнув 10-миллиардного порога, население мира начнет сокращаться, то мы должны понимать неизбежность того, что этот «крест» станет глобальным.

Но «крест», как бы мы к нему ни относились, – следствие низкой рождаемости, а не высокой смертности. Он угрожает и Японии – чемпиону по продолжительности жизни. Кривые на графике пересекаются, потому что растет общий коэффициент смертности (число смертей на тысячу человек – PublicPost), но этот коэффициент не может служить корректным измерителем смертности, так как он зависит не только от собственно уровня смертности, но и от возрастного состава населения. Например, в Индии этот коэффициент – 8, а в Англии – 10, но это вовсе не значит, что смертность в Англии выше, чем в Индии. Корректный измеритель уровня смертности – это ожидаемая продолжительность жизни: в Индии она 64 года, а в Англии – почти 80 лет (эти цифры относятся к 2005-2010 годам).

Не случайно наши чиновники обожают общий коэффициент, он позволяет представить положение со смертностью в лучшем свете, чем оно есть на самом деле. Это давняя история. Еще в середине прошлого века высокопоставленные партийные деятели, ссылаясь на этот коэффициент, утверждали, что смертность в СССР ниже, чем в США, Англии и Франции. Подобные заявления могли лишь демобилизовать усилия по борьбе с очень высокой, на самом деле, смертностью. Они заложили невежественную традицию, которая жива и сегодня.

Рост коэффициента смертности в развитых странах отражает старение населения, однако там он сочетается как раз со снижением смертности и удлинением активной жизни. Если посмотреть, скажем, на Японию, то мы увидим, что формально население стареет, однако физическая старость и немощь наступают позже. За счет лучшей заботы о здоровье, за счет других факторов отодвигается срок наступления старости. Сегодняшний семидесятилетний «равен», например, вчерашнему шестидесятилетнему. К сожалению, в России это не так. У нас продолжительность жизни во всех возрастах намного ниже, чем в большинстве развитых стран, эффекта «омоложения» населения в ответ на его демографическое старение не наблюдается.

– Есть какие-то исследования, объясняющие наше неблагополучие со смертностью?

Только что опубликован доклад ВОЗ, согласно которому продолжительность жизни у нас самая низкая в Европе. В каждом отдельном случае можно искать конкретные объяснения, но когда отставание достигает таких масштабов и нарастает уже много десятилетий, приходится говорить о каких-то системных пороках.

Исследования, конечно, есть, хотя их и недостаточно, они показывают, что у нас отличная от других развитых стран, архаичная структура причин смерти. Очень высока смертность в средних, самых жизнеспособных возрастах, особенно у мужчин. Умирают от болезней системы кровообращения, от так называемых внешних причин – убийств, самоубийств, ДТП, алкогольных отравлений. Впрочем, влияние алкоголя просматривается за всеми этими причинами. Отдельно надо сказать об очень низких затратах на поддержание здоровья населения России.

Причин этому так много, что, можно сказать, у нас «болит» не отдельная часть, а весь «организм», и, соответственно, если лечить, то лечить надо все в целом.

Портал «Вечная молодость» http://vechnayamolodost.ru
04.04.2013