Россия с венчуром не дружит
Инновационный венчур: пока среда у нас недружественная
«Сноб»
За свою карьеру Андрей Шаронов приобрел репутацию незаменимого профессионала как на государственной службе, так и в частном бизнесе. Перед распадом СССР Шаронов успел год проработать секретарем ЦК ВЛКСМ, а затем при Правительстве РФ руководил подразделениями, отвечавшими за дела молодежи. В середине 90-х пришел в Министерство экономического развития и торговли и на посту замминистра разрабатывал «правила игры» для бизнеса и курировал Президентскую программу по подготовке управленческих кадров. Входил в состав советов директоров компаний «Российские железные дороги», «ЕЭС России», «Связьинвест», «Аэрофлот — российские авиалинии». После 16 лет работы на государственной службе принял предложение «Тройки Диалог» и стал управляющим директором компании. Любит активный спорт и был президентом правительственного футбольного клуба «Росич». Член клуба «Сноб» с декабря 2008 года.
Философ и спортсмэн Андрей Шмаров родился в Москве. Окончил экономический факультет МГУ, кандидат экономических наук. В жизни много занимался наукой и журналистикой, работал в ИД «Коммерсантъ» вместе с Владимиром Яковлевым, впоследствии отличился тем, что создал журнал «Эксперт». Выступил основателем и основным идеологом одной из первых российских «фабрик мысли» (think tank) — аналитического центра «Эксперт». С недавних пор — генеральный директор мультимедийного проекта «СНОБ». Ценит качество жизни, прилично играет в теннис, завсегдатай джазовых клубов, картинных галерей и концертов классической музыки. Хорошо и нередко разбирается в том, что и когда выпить. Член клуба «Сноб» с декабря 2008 года.
Андрей Шаронов. В конце мая в Москву впервые приезжают главы крупнейших американских венчурных фондов и управляющих компаний. Они будут здесь 25-27 мая, запланирован ряд официальных визитов, в том числе встреча с президентом РФ.
День 27 мая эти эксперты проведут у нас в «Тройке Диалог». Мы организуем для них ряд встреч с представителями различных компаний, занимающихся инновационными разработками. Среди прочих представим наших звезд — iiko, Safe’nSec, Evernote, VidiMax.
Андрей Шмаров. То есть инновационный венчур в РФ не грандиозная мистификация? А у нас есть для него предпосылки: кадры, прежние наработки, инфраструктура, поддержка властей (заказы, например), законы?
Кадры — проблема. Их гораздо меньше, чем требуется, и они несколько худшего уровня, чем декларируют различные университеты и Академия наук. От представителей науки я слышал комментарии, что в мире нас не цитируют просто потому, что не умеют читать по-русски.
Наработки какие-то остались, но, боюсь, устарели. Скажем, считается, что у нас есть серьезные наработки в биотехнологиях. Однако я разговаривал с нашим соотечественником, который давно живет в Германии и занимается привлечением в биотехнологии венчурных инвестиций со всего мира. Его точка зрения: большая часть наших технологий безнадежно устарела. Мы думаем, что сидим на золотых слитках, но они давно превратились в прах. Сегодня нельзя жить с подходом «мы все разработки держим в секрете!», ведь на поверку может оказаться, что на них нет спроса, рынок еще не сформирован.
Материальной инфраструктуры тоже скорее нет. Попытки создать инфраструктуру через РОСНАНО (до этого — Российскую венчурную компанию и региональные венчурные компании и технопарки) — это движение в правильном направлении, но этого недостаточно.
Почему?
Эти меры были направлены на стимулирование предложения, тогда как у нас больше проблем на стороне спроса. Есть существенная фундаментальная проблема — в экономике деформирована конкурентная среда: ее нет по таким параметрам, как эффективность, качество, себестоимость, зато существует острая конкуренция за доступ к государственным деньгам и властным ресурсам.
В результате инфраструктура появляется, а продавать по-прежнему некому. И эта инфраструктура очень часто вырождается в бизнес по сдаче в аренду недвижимости.
Налоговый режим?
Думаю, в 2011 году и в последующий период высокотехнологичные компании будут испытывать трудности, связанные с резким увеличением социального налога. Дело в том, что в себестоимости их продукции львиную долю издержек составляют расходы на оплату труда. Это значит, что 36-процентный налог на оплату труда ударит гораздо сильнее по ним, чем по ресурсным компаниям.
Поэтому, насколько я знаю, Борис Нуралиев (один из основателей «1С») уже перевел значительную часть своего бизнеса на Украину, Анатолий Карачинский (президент IBS Group Holding), один из создателей в Дубне особой экономической зоны технико-внедренческого типа, тоже об этом поговаривает.
Налоговая среда очень недружественная. Получается, что одной рукой государство создает специальные институты для развития инновационного бизнеса, а другой — ухудшает условия работы.
Существует ли в стране квалифицированный спрос на инновации? Я имею в виду, прежде всего, оборонку.
Где в Советском Союзе была реальная конкуренция? Только в оборонке, потому что мы конкурировали с НАТО. Я не считаю себя экспертом в оборонной промышленности, но поскольку: а) существует оборонный заказ, б) существует мировой рынок оружия, где мы вынуждены конкурировать, то оборонка теоретически генерирует спрос на инновации.
Второй большой источник спроса — экспорт. И государство должно способствовать экспорту инновационной продукции, в противном случае у нас будет экспорт кадров.
Получается, у нас нет системы, которая бы подхватывала НИОКР и тащила бы его до серии.
У нас всегда было хорошо с идеями и прототипами и плохо с серийным производством. Скажем, очень давно в лабораториях научились производить синтетический инсулин, но так и не смогли наладить его производство в промышленных масштабах.
Тогда, может быть, нацелиться на экспорт не продукции, а патентов, лицензий и опытных образцов? Там будет гораздо меньше добавленной стоимости, но хоть что-то, чем просто будет лежать.
Да, но только с соответствующей защитой интеллектуальной собственности. Для нас очень большая беда — отсутствие оформленных прав. Часто разработчики, которые создали интеллектуальный продукт, не могут получить на него права, потому что они принадлежат, например, государству. В свое время шла речь о том, чтобы делить права, передавать права разработчикам с сохранением за государством роялти, но как сейчас дело обстоит — не знаю.
У нас есть какие-то удачные истории, кейсы — что придумали, сделали и продали?
Яркий пример — Лаборатория Касперского. Есть сотни компаний, которые выращивались венчурами, у нас много управляющих компаний иностранного происхождения ведут бизнес в России на российских разработках, есть и выходы компаний в публичное пространство и продажа их стратегам — они случаются регулярно. Конечно, их масштаб несопоставим ни с США, ни с Европой, ни теперь уже с Китаем, но такие истории есть.
Вы ссылались на Татарстан как на наиболее продвинутый регион в организации инноваций. За счет чего?
В нашей стране власть в некоторых случаях может компенсировать отсутствие спроса на инновационную продукцию. Чиновники могут побуждать крупные структуры внедрять инновации, например, нефтяную компанию — использовать технологии, которые препятствуют воровству на бензоколонках, повышают нефтеотдачу пласта или что-то еще. Это полезно для бизнеса, но компанию останавливает монопольное положение на рынке, позволяющее и без внедрения инноваций отлично себя чувствовать.
Правительство Татарстана активно поддерживает разработки и спрос на инновации. Рустам Минниханов, еще в статусе председателя правительства, устраивал совещания, когда с одной стороны были представители венчурных фондов, а с другой — крупный бизнес. Последнего в Татарии много, поэтому в таком «ручном режиме» получался трансфер технологий.
Коммерциализация — это еще одна серьезная проблема, которую нам предстоит решить. У нас не хватает профессиональных менеджеров, умеющих трансформировать научную разработку в продаваемый бизнес.
Влет решается эта проблема.
Да? И как?
Израильтяне сделали очень просто. Они придумывали, разрабатывали, доводили, а их партнеры-американцы взяли на себя маркетинг.
Ошибаетесь! У нас это просто не решается. Российская правовая среда не дружественна к сложившимся в мире формам венчурной деятельности. Везде это партнерство, так называемый carry-interest, когда вознаграждение управляющих компаний зависит от приращения стоимости бизнеса. У нас же это почти невозможно реализовать.
Значит, выстроили эту вертикаль власти, парламент уже строем ходит, законодательные инициативы у всех, так будьте любезны сделать адекватную нормативную базу.
Проблема в том, что все наиболее продуктивные современные модели венчурного бизнеса сложились в англосаксонском прецедентном праве. У нас же другая правовая среда, поэтому получается как в анекдоте: начинаешь собирать сеялку, а получается автомат Калашникова. В нашем правовом поле сложно сделать необходимые формы, так например, не работает институт соглашения акционеров, поскольку возникают противоречия прецедента и закона, договора и закона.
Тоже решаемо: регистрируется компания на Кипре под английским правом.
Это одна из возможностей. Однако чиновники могут не согласиться, поскольку часть средств в венчурные фонды перечисляется из госбюджета. И в связи с этим возникают дополнительные требования и ограничения.
Российская венчурная компания за четыре года сделала хоть что-то?
РВК в ходе двух конкурсных кампаний отобрала порядка семи частных фондов и управляющих компаний, в которые соинвестировала около 15,9 миллиарда рублей, и эти компании сейчас формируют свой портфель. У «Тройки Диалог» под управлением находятся три региональных венчурных фонда больше чем на миллиард рублей. Половина этих денег — частные, это те деньги, которые мы привлекли на рынке, а другая половина сложена из 25% федеральных и 25% региональных средств. Сейчас мы отобрали и проинвестировали 10 портфельных компаний, в которых владеем пакетом не менее 25%. Из этих проектов мы должны выйти в течение 3–7 лет и показать доходность, значительно превышающую первоначальные вложения.
Также мы начали формировать pipeline проектов для фонда «Сколково-Нанотех» объемом 2 миллиарда рублей под управлением.
Какой примерно период выхода ваших венчуров на операционный ноль?
Периоды разные. В Красноярском крае, в Дудинке, компания ООО «Глобтел Холдинг» (оператор кабельного телевидения) не использует беспрецедентных инновационных разработок, это скорее маркетинговый продукт. А в разработке другого проекта принимает участие известный русский физик Игорь Кукушкин, член-корреспондент РАН, лауреат премии Планка и Гумбольдта. Там пока не до конца понятна форма воплощения, не говоря уже о коммерциализации, поэтому до продаж еще далеко.
В проекте компании Evernote (разработала сервис, который позволяет удаленно через web-браузер или мобильное приложение пользоваться услугами сохранения и структурирования информации) участвует японская компания DoCoMo — №1 в мире в области объемного телевидения. Они в него поверили и, к слову, могут быть потенциальным покупателем компании в будущем.
У вас есть технология отбора проектов, эксперты какие-то?
Да, и на самом деле самое сложное — отобрать идеи. Есть действительно серьезные, важные изобретения и ноу-хау. Однако при этом для них сейчас просто может не быть рынка, спроса. Поэтому мы не беремся за такой проект и не будем в него инвестировать. Во-первых, мы привлекли частные деньги и обязаны показать клиентам доходность. Во-вторых, как управляющая компания мы отвечаем перед всеми инвесторами за результат. Это не благотворительность.
Портал «Вечная молодость» http://vechnayamolodost.ru
20.05.2010