Возвращенцы: Борис Животовский, исследователь апоптоза
Профессор Каролинского университета займется проблемой рака в МГУ
Статья опубликована на сайте «Известия науки»
В конце октября министр образования и науки Андрей Фурсенко объявил «первую волну» победителей российского конкурса мегагрантов. 40 зарубежных ученых получат по 150 млн рублей каждый на проведение исследований в российских вузах. Один из победителей, биохимик Борис Животовский первым в СССР поднял тему апоптоза – программируемой клеточной смерти. Сейчас ученый работает в Каролинском университете в Стокгольме. О том, как он попал в Швецию, почему решил подать заявку на российский грант и чем собирается заниматься в лаборатории МГУ, Борис Давидович рассказал корреспонденту «Недели» Дарье Варламовой.
Неделя: Вы исследуете проблему программируемой клеточной смерти – что это такое, в двух словах?
Борис Животовский: В течение многих десятилетий исследователи интересовались тем, как клетка делится, дифференцируется, и мало кто интересовался тем, как она умирает. Но в 1970-х группа ученых из Австралии и Шотландии опубликовала научную статью, где проводился детальный морфологический анализ погибающих клеток. Авторы назвали этот феномен «апоптоз», что в переводе с греческого означает «опадающие листья». Суть его в том, что в клетке может запускаться естественный процесс самоуничтожения в результате реализации генетической программы. Аналогичный процесс может также активироваться под воздействием внешних факторов. Это свойственно всем животным и растительным клеткам. Самый простой пример – постменструальный период у женщин, когда под воздействием гормонов определенные клетки должны погибнуть. Я работал в Ленинграде в Центральном научно-исследовательском рентгенорадиологическом институте, изучал воздействие радиации на организм человека и животных. Мы с коллегами под руководством научного руководителя профессора Кайдо Пауловича Хансона в 1978 году стали активно развивать идею о том, что смерть клеток лимфоидной системы от радиации – это пример апоптоза. «Бредовая идея о том, что клетка может программироваться на смерть, государством не поддерживается», – сказали нам тогда. А уже потом, когда по миру прошел бум исследований в этой области, нас признали и в 1987 году присудили Государственную премию СССР.
Н: Но вы искали признания за границей?
Животовский: Не совсем так. Мы просто старались публиковать результаты наших исследований не только в Советском Союзе, но также как можно больше за рубежом. Эмигрировать я не собирался, даже когда в 1991 году получил приглашение от Шведской Королевской академии наук проводить совместные исследования в лаборатории в Каролинском институте. Меня пригласили на полгода, но я согласился поехать только на три месяца, чтобы вернутся в свою лабораторию. Находясь в Швеции, узнал, что СССР распался. Мой бывший руководитель и хороший друг профессор Хансон сказал: «Борис, не занимайся ерундой, сиди и работай, если есть возможность». И я согласился продолжить исследования в Швеции, а потом выиграл конкурс на должность и звание профессора. Я забрал с собой двоих аспирантов.
Н: Условия работы отличались от наших?
Животовский: Оборудование примерно то же, но инфраструктура – совсем другая. Заказанный реактив можно было получить назавтра. Роскошная библиотека. Каролинский институт вообще выдающееся учреждение: здесь находится комитет, который присуждает Нобелевскую премию по физиологии или медицине.
Н: На каком уровне находится современная российская наука, на ваш взгляд?
Животовский: Разве нас приглашали бы за рубеж, если бы в России были плохие ученые? Другое дело, что в современной российской науке есть «старая гвардия», имеющая глубочайшие фундаментальные знания, но не имеющая возможности научить молодежь современным методам исследований. К сожалению, прослойка 40-50-летних, имеющих прикладные навыки, в России очень мала, и именно их лаборатории работают наиболее успешно. Например, группы профессоров Лукьянова и Недоспасова публикуют работы в лучших мировых журналах. Другая проблема – отсутствие инфраструктуры и сумасшедшая бюрократия.
Вместе с моими более молодыми коллегами, работающими за рубежом, я периодически читаю лекции в МГУ и других вузах. Молодежь интересуется нашими исследованиями. В конце ноября мы вновь приезжаем на традиционную школу молодых ученых, чтобы поделиться знаниями.
Н: Вас вдохновляет идея возрождения науки за счет притока «свежей крови» из-за рубежа?
Животовский: Вначале я относился к ней довольно скептически. Но потом узнал, что оценивать конкурс будет комиссия международных экспертов, и поверил, что все серьезно.
Н: Чем вы будете заниматься в МГУ?
Животовский: Я планирую разделить исследования на две части. Первая – фундаментальное исследование механизмов гибели клеток по типу апоптоза и аутофагии. Вторая – использование полученных знаний для борьбы с заболеваниями, в частности раком. Ведь одна из причин возникновения рака – нарушение механизма гибели клеток, они начинают бесконтрольно размножаться, накапливаются в организме и перерождаются в опухолевые.
Для этих исследований надо создать лабораторию. 3 декабря я приглашаю на интервью молодых российских ученых. За три дня уже 10 человек подали заявки на участие в проекте. Какое-то время уйдет на закупку оборудования и реактивов, на обустройство. Также в мои планы входит создание спецкурса в МГУ, на котором будут и лекции, и практические занятия. Буду приглашать на них ведущих мировых ученых. Без накладок дело, конечно, не обойдется. По документам грант начал действовать в 2010-м, хотя контракт не подписан. При этом деньги на грант выделяются ежегодно, и надо успеть их потратить, а то «сгорят». А ведь за оставшееся время сделать что-либо практически невозможно. Правда, вчера я получил известие, что есть вероятность, что Министерство образования позволит перенести сумму этого года на следующий. Огромную помощь в организации лаборатории мне оказывают в МГУ профессора Ткачук и Садовничий. Очевидно, что без такой помощи сделать что-либо невозможно.
Н: Чего ждете от возвращения на родину?
Животовский: Бросать свой отдел в Каролинском институте и окончательно возвращаться я не планирую. Согласно контракту – который, как известно, еще не подписан, – я должен находиться в России не менее четырех месяцев в год. Пока не будет закуплено оборудование в Москве и лаборатория не заработает, я планирую проводить часть исследований в Швеции. Приглашу туда молодых российских ученых, чтобы учились, набирались опыта, но не знаю, пойдет ли это хотя бы частично в счет тех «четырех месяцев». Как я буду жить в Москве – неизвестно, никаких разговоров о предоставлении жилья в рамках гранта не было. Пока, в коротких поездках, останавливаюсь в гостинице. Но жить в московских гостиницах – это же никакого гранта не хватит! Если честно, то работу в Москве рассматриваю как новый интересный вызов судьбы.
Портал «Вечная молодость» http://vechnayamolodost.ru
22.11.2010